Это было время, когда самым большим удовольствием в выходной день для меня было увильнуть от дачи, выйти с утра во двор и часов 10-12 делать что-то осмысленное (и не очень) с этой машинкой. Прокачать тормоза, отрегулировать клапаны, установить электронный реле-регулятор напряжения собственного изготовления, приспособить подрулевой выключатель от ВАЗ-21011, чтобы включать омыватель его левым рычажком, а не давить левой рукой на резиновую кнопку…

Итак, сентябрь 1985 года. Еду из Саратова домой, в багажнике покатываются арбузы, а в сумке лежит дефицит – пять масштабных моделек, которые делали в Энгельсе. У меня же коллекция! Еду с шести утра, часам к двум добрался до Шляцка. Жую шоколадку, скорость не выше сорока: в городке образовалось тогдашнее подобие пробки. И… больше ничего не помню…

Как отрезало. Будто летающая тарелка рядом села. Хотя смутное что-то было: меня тащат из машины, а я правой рукой лезу куда-то в огонь, потому что мне кажется, будто приемник горит. И чья-то фраза: «Ух, как же его…» И на этом – действительно все.

Очухался как в плохом кино – в койке. В комнате еще четыре кровати, моя – пятая, стоит под углом. Слева какая-то хреновина – потом услышал слово «капельница». А в ногах мужик чужой сидит.

– Здрассьте, – говорит, – Михал Владимыч!

Я киваю – здрассьте, мол. А тот продолжает.

– Это как же вы, – вопрошает он, – оказались за 350 км от дома без денег и без талонов на бензин?

До меня доходило долго. Как это – без денег и талонов? Да у меня в багажнике две полные канистры, да у меня бумажник…

– Бензин я слил! – угадывает мои мысли мужик. – И канистры, и из бака. Документы ваши целы. А вот денежек не было…

Лежать очень тяжело – что-то постоянно впивается иглами в тело. А я пытаюсь угадать, кто же это может вытащить бумажник, но оставить при этом документы? Вор бы их выбросил подальше. Значит, не вор, а…

Да, все верно – это следователь Давыденко. Была авария: лобовое столкновение. Виноват я…

Мотаю головой : какое еще лобовое? Но Давыденко смотрит на часы: ему пора домой. Сегодня суббота…

Прошу отправить домой телеграмму. Давыденко меня не понимает: какую, на хрен, телеграмму? Он что – телеграфист? Да и денег у меня нет, как он уже сказал. Вот денька через два он зайдет, тогда будут видно.

Сотовых тогда еще не было. Начинаю его умолять – нет, без толку. Звонить тоже не хочет – для этого надо на работу зайти, а ему некогда. Уходит.

Напротив на кровати сидит женщина. Ее мужика вчера отвалтузили ногами, однако тот выжил. Мы в шацкой больнице. Начинаю говорить что-то про телеграмму, про родителей, про деньги. Ей очень не хочется, но у меня, наверное, был совсем жалкий вид. И телеграмму она дала.

Потому что ночью примчались родители. Мама ощупала меня с головы до ног – вроде, все на месте. Я пытаюсь улыбнуться – да на месте , конечно. Но тут подходит медсестра.

– Это тебе повезло! – заявляет она. – А вот пару месяцев назад мужика из грузовика вытащить не могли, так ему ногу топором отрубили…

Понимаю, что это правда и замолкаю. Перевернуться не могу – дикая боль. Потом оказывается, что лежу, как Рахметов – на стеклах от голубенькой «копейки». Правда, у Чернышевского он лежал на гвоздях.

Утром родители меня просто украли. Отец сходил к главврачу, тот для порядка что-то сказал про уголовное дело, но в итоге махнул рукой – мол, он ничего не видел. Я попросил отца забрать из багажника «копейки» арбузы и модельки. Он жалостно посмотрел на меня и ничего не сказал.

Стоять не могу, идти тоже. Родители тащат меня чуть ли не волоком. Навстречу прыгает мужик на костылях. Говорят, что я столкнулся с ним.

– Слушай, – удивленно говорит тот, – а откуда ты взялся? Тебя же не было!

Ответа не знаю и сегодня. Меня запихивают в машину, я вою на каждой кочке. Часов через семь я дома…